Все правые руки - Юрий Витальевич Яньшин

подпустивший задушевности в голос обратился к нему Рудов, – ты бы не мог позвать к телефону Андрея Васильевича, а?

Афанасьев с удивлением воззрился на своего друга и заместителя. Обычно «пруссак» в разговорах на службе, да еще и с младшими по званию, никогда прежде не допускал подобного стиля общения. «Тот еще, жучила» – ухмыльнулся про себя Афанасьев, дивясь пронырливости соратника.

– А к-кто ег-го спрашивает? – слегка заикаясь, пробормотал юнец в погонах уже на привычном русском.

– Передай ему, что звонит Сергей Иванович – земляк его из Франкфурта-на-Одере. Он поймет, – продолжал панибратствовать Рудов.

– Хорошо. Я попробую с ним связаться, – послышалось в ответ неуверенно.

– Вот и спасибочки, – поспешил заранее поблагодарить генерал армии младшего лейтенанта.

Неизвестно, что именно, и как передал слова Рудова младший лейтенант Титоренко своему министру, однако, вопреки ожиданиям тот довольно быстро откликнулся.

– Слушаю, – просипел Таран в трубку севшим голосом.

– Приветствую тебя Андрей Васильевич, – не стал, как положено «здравствовать» своего визави русский генерал.

– И тебя, Иваныч, тем же самым и по тому же месту, – ответил ему в тон министр вражеского государства, сразу узнавший своего собеседника. – За какой надобностью звонишь, земеля?

– Андрей Василич, давай поговорим с тобой откровенно, как два потомственных военных, без всяких там экивоков и политесов, – сразу решил приступить к делу Рудов, подспудно чувствуя, что сейчас, от их разговора, очень многое решится в судьбе обоих государств.

– Ну, говори. А я тебя послушаю, – снисходительным тоном, с каким обычно принимают просителей или родственников из провинции, произнес министр.

Рудов в ответ на это только скрежетнул про себя зубами, но в его голосе ничего не изменилось. По крайней мере, этого никто с российской стороны не заметил.

– По имеющимся у нас сведениям из источника заслуживающего особого доверия, в расположение одной из артиллерийских частей ВСУ, расположенной в районе Волновахи, накануне были доставлены спецбоеприпасы, начиненные боевым нервнопаралитическим газом. В связи с этим, у нас возникли вполне обоснованные подозрения, что готовится некая провокация с их применением. Не мог бы ты развеять наши опасения? – перешел на полуофициальный тон Сергей Иванович.

– Ваш, так называемый «заслуживающий особого доверия источник», а сиречь – шпиён, окопавшийся где-то у нас и которого мы, безусловно, вычислим и поймаем, гонит откровенную «дезу». И без того всем известно, что Украина, в отличие от некоторых стран, не будем указывать на них пальцем, строго придерживается Конвенции о нераспространении химического оружия, а значит, не располагает никакими боевыми отравляющими веществами. ОЗХО в своих ежегодных докладах не раз отмечала нашу стойкую привязанность к неукоснительно взятым на себя обязательствам по нераспространению оружия массового поражения.

– Андрей Василич, – пригорюнился Рудов, услышав менторскую отповедь из уст человека, на остатки порядочности которого он все-таки рассчитывал, – я думал у нас с тобой выйдет хоть и сложный, но все же конструктивный диалог, а ты мне тут комедию разыгрываешь, прости Господи…

– Официальное заключение ОЗХО об отсутствии на территории Украины запасов химического оружия ты расцениваешь, как один из актов всемирной комедии?! – перебил его Таран.

– Василич, ты же не дурак, в конце-то концов, и прекрасно понимаешь, о чем я толкую. Никто не говорит о масштабном количестве этих спецбоеприпасов. Просто со времен распада СССР в районе Полтавы сохранились специальные склады, хоть и небольшие, где хранилась вся эта гадость, и её учет с тех самых пор так и не производился. А то, что по договору о нераспространении оружия массового поражения, украинская сторона в 1992-м передала на ответственное хранение, с дальнейшей утилизацией на территории России, количественно не соответствовало централизованным данным, имеющимся в распоряжении нашего государства, как правопреемника Советского Союза. В 92-м году, ваша сторона самовольно и без согласования, заменила персонал полтавского склада, на срочно принявших украинскую присягу военнослужащих. И с тех пор мы не имеем доступа к этому хранилищу, о чем, кстати, не раз заявляли российские эксперты, почти на всех переговорах высшего уровня между нашими странами.

– Пресловутый полтавский склад, о котором ты тут распинаешься, неоднократно проходил международный мониторинг в 93-м и 2013-м годах. И оба раза на нем не было выявлено никаких запрещенных к хранению веществ. Причем, в 2013-м прошла проверка после того, как вас уличили в сговоре с преступным сирийским режимом по сокрытию следов применения химического оружия против граждан собственной страны.

– Да. Проходил. Не спорю. Но как-то странно – без представителей от России.

– В мониторинге участвовали представители семи государств, поэтому присутствие россиян было не принципиальным и не критическим, – вывернулся украинец. – Да. И кстати, тут у тебя промелькнула фраза о провокации. Я, как министр обороны не могу её игнорировать и считаю недопустимым подобные инсинуации в отношении моего государства, против которого вот уже шесть лет идет необъявленная война.

– Василич, да брось ты этот официоз, – попробовал зайти с другой стороны Рудов, – я понимаю, что положение обязывает тебя говорить именно так, но давай поговорим не как представители высшего комсостава, а как настоящие земляки, большую часть жизни, прожившие в едином государстве, как братья-славяне, тем более, что наши с тобой отцы дружили. Давай откинем все наносное, ведь наши распри выгодны только нашим врагам.

– Братья, говоришь?! – еле сдерживая себя, прошипел Таран.

Рядом на столе зазвонил некстати еще один телефон, но он не стал поднимать трубку, чтобы не сбиться с мысли.

– Разве это по-братски – более семи десятков лет использовать в качестве колонии территорию и братский народ, выпивая из него все соки? – начал он не на шутку распаляться в праведном, как ему самому казалось гневе. – Вспомни-ка голодомор! Разве настоящий брат может, как тать в ночи прийти к тебе в дом и, угрожая ножом, отнять одну из комнат? И все это в нарушение элементарных международных норм и правил. Где была совесть у него, когда он, пользуясь временными трудностями в семье брата, начал натравливать одну часть его семьи на другую? Сколько погибло народу? Сколько осталось вдов и сирот от этой братской любви? И у тебя еще поворачивается язык называть наши народы братскими?! Нет. Вы предали и растоптали братскую любовь к себе! Сами. Своими руками. А теперь ты стоишь и просишь меня вспомнить заветы славянского единства. Стыдись, если, конечно, тебе еще ведомо это чувство, – уже почти на крик сорвался украинец.

– Ну, что ж, – вполне спокойно сказал Рудов, дождавшись, когда иссякнет желчь из уст «западэнца», – давай поговорим о братстве и предательстве, раз уж на то пошло. Обвинения, предъявленные тобой действительно, выглядят на первый взгляд логично, да ведь только и мне, грешному, есть чем тебе ответить. Наберись терпения и выслушай, может в последний раз.

У вас сейчас принято отсчитывать свою независимость, с какого момента? Не напомнишь?

– С января 1918-го, – процедил сквозь зубы Таран.

– Ну да, ну да, – покивал головой Рудов невидимому собеседнику. – Это когда к власти пришла Директория во главе с гетманом Скоропадским и объявила о своей «нэзалэжности». А не напомнишь ли ты мне, какие губернии тогда вошли в ее состав?

В трубке слышалось только носорожье сопенье оппонента.

– Ладно. В конце концов, историю ты знать не обязан, – продолжил вкрадчиво, но, тем не менее, напористо русский генерал. – Ну да я тебе напомню. А если ты мне не веришь, то загляни в Гугл. В нее входили – Житомирская, Черниговская, Полтавская, Киевская и Подольская губернии. Всего пять губерний. А теперь погляди, какими областями приросла Украина после образования, так нелюбимого тобой СССР. К сороковому опять прирезали на западе не хилый кусок, включая Львов. Не оставили горемычную Украину и после войны, передав ей Крым. Ты вот, давеча мне пенял, что де нарушила Россия все международные нормы и правила. Как ни странно, но соглашусь с тобой. Да, нарушила – росчерком пера, без соблюдения принятых в международной практике формальностей, увеличив вашу территорию более чем в два раза. Не помню, чтобы у проживавших в Одессе, Харькове, Николаеве и Симферополе спрашивали мнение по данному вопросу. Не упомню также протестов и со стороны киевлян с черниговцами и полтавчанами по поводу вопиющего безобразия по увеличению территории, нарушавшего не только международные, но и советские законы. Почему молчали? Да потому что выгодно было. Ты мне тут про колонию толкуешь, а я вот